Нераспустившийся цветок - Страница 30

Я поднимаю глаза, когда слышу, как моя дверь открывается.

Оливер усмехается.

— Ты можешь бросить какую-то одежду в сумку и пойти принять ванну у меня дома… со мной.

И снова, мир прекращает свое движение. Только мы.

***

Оливер

Вивьен настаивает на ванной с пеной. Я настаиваю на том, что мое мыло без лаурилсульфата натрия не создаст много пены. Вылив почти всю бутылку геля для душа, у нас образовался слабый слой пены, но Вивьен, тем не менее, выглядела довольной.

После ванны я был тоже доволен, потому что она лежала обнаженная рядом со мной, на моей королевского размера кровати.

— Мне нужно было принести свою подушку.

Я предлагаю ей свою руку. Она кладет на нее голову, и я притягиваю ее ближе.

— Могу я спросить, почему у тебя такое отвращение к подушкам? Проблемы с шеей или что-то еще?

— Это что-то, что касается моего прошлого, я поделюсь с тобой этим потом, не сейчас.

Она поднимает голову и целует мою челюсть, без слов принимая мое неопределенное объяснение. Я знаю, что так будет не всегда. Я не помню, когда в последний раз чувствовал такое удовлетворение… возможно, никогда.

Людям привычки, таким как мы с папой, не нужен будильник. Восход зовет меня, поэтому я неохотно оставляю обнаженную женщину рядом со мной и иду на террасу встречать новый день. После того, как я чувствую формальное начало, окончание еще одной темноты, я бегу в «Данкин Донатс» и покупаю пончики и кофе.

Вивьен все еще спит к тому времени, как я возвращаюсь, и я не могу поверить, как ей удалось расположить свое длинное тело по диагонали моей кровати. Я думал, что тот, кто спит на двуспальной кровати каждую ночь, сжался бы на краю. Слишком много теории.

Я ставлю завтрак на ночной столик и снимаю рубашку и шорты, перед тем как нахожу небольшое пространство на кровати рядом с ней. Она спит на животе, спутанные волосы скрывают ее лицо. У меня свободный вид на ее спину. Конечно, мне любопытно, откуда ее шрамы, но я не буду спрашивать. Это, должно быть, ее прошлое, которым она поделится потом, не сейчас. Я наклоняюсь над ней и целую один из закрытых бутонов, скрывающий шрам, затем другой, затем еще один.

— Оли, — говорит она слабым голосом.

Я опускаюсь ниже и целую мягкий изгиб ее попы.

— Ты только что назвала меня Оли?

— Угу, — она потягивается с характерным звуком, затем переворачивается и садится. Ее соски торчат, а угольно-черные волосы повсюду, и это так чертовски сексуально. Мой уже и так твердый член пульсирует. Я пытался вести себя сдержанно прошлой ночью, как будто принимать с ней ванну или спать с ней голой не изводило меня. Насколько я глуп?

— Я чувствую запах пончиков, — она поворачивает голову и хватает коробку.

— Пончиков? Только ты можешь чувствовать запах пончиков в коробке до запаха дымящегося кофе.

Она открывает крышку и так широко улыбается.

Пам-пам-пам… пульсирует мой член.

— «Бостон Крем», — она подбирает немного шоколадной глазури и медленно слизывает ее с пальца. — Ммм…

Пам-пам-пам.

Я хватаю свой кофе и делаю глоток, надеясь, что кофеин нейтрализует эффект, который она на меня оказывает.

Она вставляет палец в середину, прокручивает его и достает кремообразную начинку, слизывает ее с мягким стоном, закрыв глаза.

ПАМ-ПАМ-ПАМ.

Я давлюсь кофе, когда он обжигает небо и язык.

— С тобой все хорошо?

Я киваю, отставляя кофе обратно на ночной столик, прочищая горло. Она снова вставляет свой палец в эту чертовую середину пончика.

— Прекрати!

Она широко раскрывает глаза и снова засовывает палец с начинкой в рот.

— Прекратить что? — бормочет она с пальцем во рту.

Ее невинность в этом деле делает все только хуже. Нет ничего сексуальнее, чем женщина, которая не осознает, что она сексуальна.

— Это! — я вытягиваю палец из ее рта и засовываю в свой, затем вытаскиваю, обводя его языком. — Трахать пальцем свой пончик. Прекрати. Трахать. Пальцем. Свой. Пончик.

— Это не то, что я делаю, — хихикает она.

— Нет, это именно то, что ты делаешь и это…

Она медленно, соблазнительно слизывает глазурь с поверхности пончика.

— Это что? — клянусь, она мурлычет эти слова.

— Ничего, — я качаю головой.

Вивьен склоняет голову на бок.

— Ты заводишься оттого, что наблюдаешь, как я ем этот пончик, Оли?

— Почему Оли? И как ты думаешь? — я показываю на свою эрекцию, упирающуюся в трусы.

Она облизывает губы и усмехается, толкая меня на кровать. Я вижу озорство, пляшущее в этих очаровательных глазах, когда она освобождает меня от трусов. Оседлав мои бедра, она садится прямо и проводит языком по глазури на своем пончике снова.

ПАМ-ПАМ-ПАМ.

Затем засовывает палец в середину и достает шарик кремовой начинки и вытирает ее о мой член.

— Что? Ах, не делай так… — я начинаю протестовать, пока она не начинает облизывать меня и… О, боже… сосать… меня. — Да, ох… еще… пожалуйста… сделай это…

***

Мы сидим в кровати и допиваем кофе, а Вивьен доедает свой пончик, будто она только что не слизала половину его с моего члена. То, что только что произошло, — это, должно быть, какое-то серьезное нарушение норм здравоохранения, но она оставила меня с широченной улыбкой на лице.

— Я упала на тлеющие угли костра, когда была в выпускном классе. Это был несчастный случай. Я потеряла шесть дюймов волос (прим. пер. — примерно пятнадцать сантиметров) и получила ожоги третьей степени.