Я не могу пошевелиться… не могу дышать. Я знаю, к чему он клонит. Это самое ужасное чувство, которое я когда-либо ощущала в своей жизни. Это хуже, чем проснуться в больнице с ожогами третьей степени. Это хуже, чем услышать о прошлом Шона с сексуальным изнасилованием. Это даже хуже, чем новость о смерти сестры Кая. Я моргаю, и начинают литься слезы. Они свободно катятся по моему лицу на ноги Оливеру.
— Менее пяти процентов из… Одного. Гребаного. Процента. Ее родители уехали навестить ее брата в Салем, на один вечер. Я убедился, что успею домой на ужин. Купил еды и цветы. Это должен был быть наш особый вечер вместе, только мы втроем.
Его слезы падают на мою щеку. Я смотрю на него, и боль на его лице такая, будто кто-то рвет его на части, а он не может их остановить.
Я качаю головой.
— Не надо, — мне нужно его остановить.
— Было тихо… слишком тихо. Поэтому я пошел в нашу спальню.
— Оли, остановись, — я всхлипываю и беру в руки его заплаканное лицо. — Пожалуйста.
Он смотрит будто сквозь меня, даже не замечая меня.
— Их там не было. Я думал… я думал, может, она в ванной. Пол… так много крови… она была безжизненной.
— Оли… не делай этого, — плачу я.
— Я позвонил 9-1-1 и вышел назад в коридор, чтобы открыть переднюю дверь. Вот тогда я их и увидел, — еще больше слез катится из его остекленевших глаз. — Ее ножки… они были синие, — надлом в его голосе и единственный всхлип… как нож в сердце.
Моя голова падает ему на грудь, и я рыдаю. Он кладет свои руки поверх моих, которые все еще находятся на его щеках.
— Она была в своей кроватке с подушкой на голове, — он еще раз удушающее всхлипывает.
Я заползаю ему на колени и прижимаюсь своими влажными губами к его.
— Хватит, Оли! Хватит, — бормочу я сквозь всхлипы у его губ.
Он кивает, прижимая меня крепче в своих объятиях, и мы соприкасаемся лбами.
Оливер
Я рассказал Вивьен ту версию истории, где Кэролайн представляется монстром. Но существует еще одна версия, где монстром являюсь и я. Та, которую я никому никогда не рассказывал. Это версия включает мои мысли в ту ночь… мои сожаления. Я сожалел, что позвонил 9-1-1, потому что Мелани была уже мертва, а Кэролайн все еще жива. Монстр.
Уже почти полночь. Мы оба то засыпали, то просыпались, но никогда не покидали объятий друг друга. Самая невероятная женщина в мире нашла меня… меня! Однажды я могу проснуться и обнаружить, что на самом деле она всего лишь сон. Но сейчас я цепляюсь за нее, как за спасательный трос.
— Ты скучаешь по Розенбергу?
Я люблю ее… я, бл*дь, люблю ее больше, чем когда-либо думал, что так может любить человек. Мы не сказали и слова на протяжении шести часов, с тех пор как я закончил переживать свое прошлое, надеюсь в последний раз. И она спрашивает меня о чем-то таком случайном и земном, как о своей собаке.
— Не могу сказать, что много о нем думал.
Она водит ноготками по моей груди повторяющимся рисунком.
— Ммм, я думаю, ты ему действительно понравился.
— Ммм, думаю, мне нужно будет поехать навестить его снова.
— Да, или, может, он мог бы приехать сюда… погостить.
— Э… да, конечно… я думаю.
— Правда? — она смотрит на меня, положив подбородок на мою грудь.
Я пожимаю плечами.
— Конечно. Почему бы и нет?
— Спасибо, малыш, — она наклоняется и целует меня. — Я голодная.
Я ухмыляюсь.
— Уже за полночь.
— Ну, все, что знает мой живот — это то, что мы пропустили ужин, — она выбирается из кровати и смотрит через плечо.
— Ты идешь?
— Ты серьезно?
— Мистер Конрад, я всегда серьезна, когда дело касается еды, — ее голос становится тише, когда она направляется к лестнице.
— У меня немного еды в доме, — я догоняю ее внизу.
— Мне нужно побежать через улицу и посмотреть, что Алекс оставила для меня. Она готовила вкуснейшую пасту со сливочным соусом, и весь дом пах сахарным печеньем, за которое можно умереть.
— И ты оставила это всё ради меня?
Она открывает холодильник.
— Знаю, о чем я только думала? Блин, Оли, немного было преувеличением. У тебя нет ничего, — она открывает буфет и берет почти пустую банку арахисового масла и пакет с хлебом. Она вытягивает хлеб. — Обманщик…
— Я заполню кухню только для тебя завтра, — я убираю волосы с ее шеи и целую нежную кожу.
— Где твои тарелки? — спрашивает она, открывая и закрывая дверцы пустых шкафчиков.
Я делаю шаг назад и запрыгиваю на кухонный островок, положив руки на колени.
— Странно, что ты об этом спрашиваешь. У меня не было возможности заменить их со времени вторжения в дом.
Она поворачивается ко мне, слизывая масло с ножа.
— Оли…
Я качаю головой и тянусь к ее руке, притягивая ее к себе между ног.
— Не надо. Я не хочу, чтобы ты сожалела или чувствовала себя плохо, или извинялась. Мне следовало рассказать тебе задолго до того, как ты узнала.
— Но…
Я прижимаю палец к ее губам. Ее глаза наполняются слезами.
— Никаких но. Ты не должна мне все спускать с рук только потому, что я поделился с тобой всем. Я люблю тебя, Вивьен, и я знал это задолго до того, как сказал. Поэтому мне следовало рассказать тогда. Мне следовало рассказать тебе все.
Она кивает, пока я вытираю несколько слезинок, скатившихся по ее щекам.
— Позволь мне сказать это один раз, Оли. Мне нужно, чтобы ты это услышал. Ладно?